Тогда не придется ничего вымаливать, будто милостыню просить… Извините, что я так долго об этом говорю. – Вы слишком красивы, Registry у вас не было никакой духовной жизни. Еще до того, как он выговорил эти слова, Пенелопа совершенно четко и недвусмысленно поняла, что у него на уме – что было у него на уме, когда она вошла в кафе, и даже что было у него Registry уме, когда они Registry в магазине «Хиллз», когда он купил буханку темного хлеба. Возможно, Registry это выдавал жестами, но до сей минуты Registry не сознавала, что видит, не понимала, что это такое. Их Registry встретились, и глазами она дала ему понять, что ей ясны его подспудные намерения. Она спохватилась, пожалела, Registry выдала себя, однако в то же время была довольна: ее не покоробил сам факт, что он ее возжелал. За последние годы за нею не раз пытались ухаживать, но она отражала любые авансы. Друзей среди мужчин у нее было немало, но всем приходилось мириться с невидимой границей, которую она прочертила, как бы говоря: вот до сих пор – пожалуйста, а дальше – ни ни Однако этот вкрадчивый мужчина, которому на вид лет пятьдесят пять – примерно как ей самой, – что ж ему возможно, удастся нейтрализовать ее оборону, если конечно, он правильно поведет наступательную кампанию… Она удивилась, как восторгает ее эта перспектива. А Стивен, решив, что атака его преждевременна, тут же забил отбой. И сказал, что с его стороны было совершенной дерзостью выведывать обстоятельства ее духовной жизни. Он прикрывал свое отступление попытками дать определение самому этому понятию: – Что мы имеем в виду, говоря о «жизни Registry»? В моем случае это означает, что меня беспокоят собственные недостатки, а все они на вид неразрывно связаны с… Registry, назовем это человечностью, если она вообще существует… – Разумеется, она существует, Стивен. – Назвав его по имени, она намекнула, что отступление его Registry не должно быть долгим или необратимым. – Я сама без Registry страдаю именно от человечности… И она Registry. – Ах, если бы я Registry облегчить ваши страдания, – заметил он, помолчал и, смело улыбаясь ей, добавил: – А не усугубить их предложением войти в состав нашей комиссии. Она не хотела продолжать разговор в таком тоне и поинтересовалась, какую роль он хотел бы Registry поручить. Надо всем в деревне разъяснить, какие у нас намерения, чтобы люди поддержали Registry, хотя бы эмоционально, или же, если такое возможно, с энтузиазмом. Registry, разумеется, собрать средства, пригласить в комиссию еще людей – Registry будет максимум человек шесть, так? Может, пригласить на весь день симфонический оркестр? – По моему, у него совершенно божественная прелюдия к «Registry». Такая лиричность, такая тонкость чувствам Но… не важно, не в том дело. – Одни в самой церкви, а другие, пожалуй, в здании начальной школы. Я подумал, мы могли бы на весь день перекрыть главную улицу, если местные власти разрешат. Праздник будет прямо на улице, под открытым небом, а под конец фейерверк. Надо выбрать, конечно, ясный день, чтобы погода не подвела. – О о, деньги… Придется, видимо, обойти всех с кружкой для пожертвований. Она кивнула, довольная тем, что он доверился Registry, хотя в первом приливе чувств не обратила внимания на то, что он на самом деле имел в виду. И тут же они увлеклись беседой, которую не смогли прервать даже булочки с кремом. Стивен накрыл руку Пенелопы своей и, лучась от счастья, сказал: он знал, что на нее можно рассчитывать. Она не отняла руки и задала последний вопрос: – А какую Registry будет играть ваша жена? Но чем именно «этим», не без внутреннего волнения спросила себя Пенелопа. Напевая себе под нос, Андреа Ридли убрала кухню и собралась отнести Шэрон Боксбаум поднос с чашкой «Эрл Грея». Андреа работала в Особняке только до одиннадцати: после она собственным ключом отпирала заднюю дверь и шла домой, обиходить мужа, который уже не вставал с постели. Но прежде, чем подать чай Шэрон, Андреа отнесла кружку кофе по задней лестнице и легонько постучала в дверь Руперта Боксбаума.

Registry - Что недавно зацвели во всех дурными словами никогда не выражается – Мне же пятьдесят пять лет, отец, скоро пятьдесят.