Их основы в океане, в теплых столетиях триаса, когда разум еще не зародился, и потому камень – из ископаемых Классика игры вымерших существ; похожие на креветок, едва ли больше когтя, они по сей день рвались из своей темницы. Чем ниже она спускалась, тем менее беспросветной становилась ночь вокруг. Дойдя до ровного места, увидела: храмоподобные пределы вокруг нее, сходя на нет, проступали все четче. Классика игры ее был теперь заключен в пространстве весьма причудливом: каждый метр стен и потолка изукрашен – точнее, трансформирован. Прямых линий не было в помине: Мария будто скользила сквозь утробу огромного Классика игры, чьи внутренности застыли, превратившись в загадочную, ни на что не похожую архитектуру. Ей показалось, она узнала залы доадамитских султанов, описанные Примо Леви в его Классика игры сочинений одержимого англичанина Уильяма Бекфорда, который в своем позорном затворничестве сочинил «Воспоминания о путешествии по монастырям Алькобака и Баталья» и куда более известную повесть «Ватек». И теперь Мария слышала здешнюю гнетущую музыку, невидимый орган, и ее одиночество, ее неудовлетворенное желание всё нарастали. Пока она шла, элементы орнамента двигались вместе с нею, и их извивы напоминали наркотические, летаргические движения восточной танцовщицы. Печальное величие ее окружения не казалось ей безвкусным, даже когда пришлось идти вброд по темной воде, и под ногами скользили угрюмые тени, что искали не то пищи, не то утешения, не то окончания собственной юдоли. За нею двигалась очень худая фигура, вся Ромовый дневник / The Rum Diary 2010 в белом, будто нечто еще не рожденное, не вполне человеческое; она узнала прежнюю себя, прообраз, что так и не воплотился. Классика игры ускорила шаг – она Классика игры желала общества этой игры Классика. Теперь белесые ступни шествовали по узорчатым плиткам. Ничто в ее теле более не существовало осмысленно, кроме изящных ног. Они двигались плавно, хотя вокруг Марии уже сгущалась тяжесть, уже расходился по сторонам мрак, точь в точь как туман затягивает заболоченную поляну. Казалось, земля отодвигалась все дальше вниз, мрак угнетал Классика игры больше. И вот ничего уже не осталось – только две белые ступни, шагающие в никуда. Затем пропали и они, поглощенные непостижимостями сна. Время, когда, по единодушному свидетельству врачей и военных, сопротивляемость человека минимальна. Человек, назвавшийся Грейлингом, хотел выйти из кухни, но приблизился к окну, которое открыл час назад. На насыпи, в зарослях крапивы и борщевика, стояла крупная лиса. Она смотрела на Грейлинга в упор: глаза ее блеснули золотисто карим. Он Классика игры блистательное сознание животного, скрытую энергию неподвижности, пока лиса постигала сущность Грейлинга. Он понял: сам загнанный зверь, он выживал за счет уловок, обмана, а вот эта тварь за окном – Классика игры пронеслось у него в голове, – она дико цельна и чиста. Решив, что человек, этот бедняга, попавший в западню домов, нисколько ей не интересен, лиса двинулась дальше, изящно находя свой путь опушенными лапами. Грейлинг притворил окно и медленно двинулся в спальню, взбудораженный этой встречей с дикой природой. В Розовом доме, по причине его старости, и днем и ночью что то поскрипывало. Так скрипят ступеньки, по которым поднимается медлительный человек или раненое животное. Проснувшись, Классика игры истолковал эти звуки по другому: лестница скрипит под ногами мертвеца, решил он, и тот направляется к нему в комнату.

Классика игры - – Допустим, мы склонны поверить средства, пригласить в комиссию еще никому из тех, с кем доводилось встречаться, терпеть их не мог, но свет – о, это же совсем другое.